Теперь только на него была вся надежда.

И на святого Георгия-победоносца, покровителя воинов.

И на молитвы отца Андрея…

Глава седьмая. Объект угрозы

I

Когда-то, при царе Горохе — в брежневские и горбачевские времена, — Нови Двор был типичным захолустным польским местечком с населением тысяч в пять—семь жителей, работавших на картофельных и ржаных полях и на мелких производствах вроде лесопилок и молокозавода. Некоторое оживление в местечковые будни вносил присоседившийся сбоку военный городок, где — по Варшавскому договору — базировалась советская танковая дивизия. Здешние панночки постреливали глазами на молодых офицеров, мечтая выйти замуж хоть и за русского и уехать с ним нехай хоть у тую Сибирь, лишь бы подальше от опостылевшего ридного Нови Двора.

Народ пожилой с большим интересом поглядывал на прапоров и старшин, отпущенных в краткосрочное увольнение или самоходом сваливших из расположения воинской части в надежде раздобыть местной сливовицы или можжевеловой самогонки. Что им неизменно и удавалось, потому что самогонку в Нови Дворе не варил только самый ледащий, а рынок сбыта был постоянным и на редкость устойчивым, не подверженным никаким валютным кризисам. В уплату шли и рубли, и злотые, а когда их запасы в военном городке истощались, деньги с успехом заменяли бензин, солярка, комбинезоны, шапки, сапоги, домкраты и прочий полезный в хозяйстве инструмент, не говоря уж про олифу и краску. Добрая половина домов и заборов в Нови Дворе и окрестных хуторах была прекрасного цвета хаки, что для любого начинающего шпиона из блока НАТО могло быть достоверным свидетельством того, какая именно секретная боевая техника сосредоточена за высоким, с колючкой и вышками по углам, забором таинственного военного объекта.

Но шпионов в Нови Дворе сроду не видывали, а патрули, утюжившие по вечерам местечковые улочки, занимались исключительно тем, что собирали выпавший в осадок сержантский состав и господ офицеров и отправляли на «губу» в специально приспособленном для этой цели «газоне».

В тот день, когда ворота военного городка вдруг распахнулись и из него в направлении ближайшего железнодорожного узла вышли танковые колонны и грузовики с мат частью, жители Нови Двора с энтузиазмом приветствовали освобождение от клятых оккупантов и распевали не поощряемый прежними властями национальный гимн: «Аще Польска не згинела». Однако довольно скоро ощутили явное отощание своих портмоне. Сливовица и можжевеловка пылились в четвертях, не имея сбыта, бензин и солярка, оказывается, немалых грошей стоили на частных заправках, пся крев. Немного отвлеклись, растаскивая из брошенного без охраны военного городка все, что могло сгодиться в хозяйстве. Когда же на полигоне, в боксах и в двухэтажных казармах не осталось ни одной двери, ни одной оконной рамы, ни одного радиатора и даже метра трубы, вновь заскребли в затылках и бородах: с чего жить, Панове?

Удача к Нови Двору пришла с совершенно неожиданной стороны. Помаявшись со стихийно возникающими автомобильными барахолками, загораживавшими и без того узкие трассы, поразгоняв их всеми силами дорожной и муниципальной полиции и поняв, наконец, всю тщетность своих попыток приостановить или хотя бы пустить в русло поток автомобильного хлама, хлынувший на восток со всех концов Европы, власти Белостокского воеводства вспомнили про разоренный военный городок возле Нови Двора и махнули рукой: вот там хай и торгуют, с глаз подальше. И в считанные дни после этого судьбоносного для Нови Двора решения поселок захлестнули тысячи машин и людей. Здесь встретились безлошадный Восток и осатаневший от автомобильного изобилия Запад. Даже в будние дни с трудом можно было втиснуться в плотные ряды машин, занявших десять с лишним гектаров бывшего военного городка, а по выходным базар занимал все окрестности, превратив в пыльные укатанные площади прилегающие поля.

Но в Нови Дворе не жаловались. Экономика местечка получила мощный импульс. По пять—десять баксов с носа в сутки брали за простой с белорусов, украинцев и москалей, приехавших за машинами, пооткрывали харчевен с почти ресторанными ценами, понаставили на рынке и вокруг него палаток, завозя туда из Варшавы местный и западный ширпотреб, засновали между поселком и вокзалом в Сокулке на своих легковушках и даже автобусах, перевозя на новоявленный автомобильный Клондайк пассажиров, сошедших с поезда Гродно — Белосток. Новидворские панночки частью встали за прилавки палаток, а другие втиснулись в мини-юбки и зачастили к ночным барам и казино, где оттягивались после нервного торгового дня и покупатели, и продавцы, и белостокская братва, наложившая лапу на новидворский рынок.

Правда, сивушную можжевеловку и сливовицу сбывать было по-прежнему некому. Так то не беда, не пропадет добро. Прошем, Панове! Не згинела Польска? Не згинела, Панове, не згинела. Прозит!

Поляк — это не национальность.

Поляк — это профессия.

А русский? Национальность? Тоже навряд ли.

Русский — это образ жизни.

В один из будних дней, утром двадцать четвертого июля, к въезду в бывший военный городок в Нови Дворе в веренице «БМВ», «фиатов», «фольксвагенов», старых «мерседесов» и почти новых «хонд» и «тойот» подкатил большегрузный «ситроен» с серебристым тентом, разукрашенным призывами на английском и русском языках открыть для себя Кипр в пансионате «Три оливы» с божественными условиями по божеским ценам. Кабина и высокие борта машины были покрыты слоем пыли и грязи, что говорило о том, что «строен» прошел не одну сотню километров по Центральной Европе, обильно политой дождями, принесенными из Атлантики обширным циклоном.

За рулем сидел плотный молодой мужик добродушного вида, с крепкими, обтянутыми коричневой кожаной курточкой плечами, с ранними залысинами на крупном лице, с сильными руками, спокойно лежащими на руле. Рядом с ним на просторном сиденье небрежно развалился, нога на ногу, второй — постарше, лет тридцати пяти, в приличном темном костюме и рубашке с галстуком, со спокойным интеллигентным лицом. В руках у него был свернутый в трубку английский журнал с неброской глянцевой обложкой, он время от времени раскрывал его и тут же закрывал, словно досадуя, что дорожные обстоятельства мешают ему углубиться в чтение.

Лысоватый водитель терпеливо дождался очереди на въезд через ворота, стальные щиты которых давно уже были сняты и увезены каким-то предприимчивым жителем Нови Двора, без спора заплатил десять баксов местному бригадиру и аккуратно провел махину грузовика в конец полигона, где стояли выставленные на продажу самосвалы, автобусы и даже два трактора «Беларусь». После чего спрыгнул с высокой подножки и начал протирать хромированные части «строена», а его товарищ остался в кабине и занялся, наконец, журналом.

Завсегдатаев новидворской автомобильной барахолки трудно было чем-нибудь удивить, но мощный, крепенький, подбористых форм супергрузовик привлек внимание даже тех, у кого денег хватило бы разве что на десятилетний «форд-гранада». Водитель охотно отвечал на расспросы, но его напарнику оживление возле машины почему-то не понравилось. Он вырвал из своего английского журнала более-менее чистую страницу, жирным черным фломастером вывел на ней: «СИТРОЕН, год выпуска — 1994, пробег 112 000 км. Цена 30000 долларов. Торг неуместен». И прикрепил этот листок щеткой на лобовом стекле. После этого число праздно любопытствующих сразу же сократилось. Народ подходил, уважительно рассматривал машину, при виде цены еще более уважительно покачивал головами и шел дальше по насущным делам.

Лишь трое средних лет, до черноты загорелых казахстанских немцев долго ходили вокруг «строена», оглядывая его взглядами опытных водил, потом один из них поинтересовался, не подвинется ли хозяин в цене, рассудив, что который в костюме — тот хозяин и есть, а водитель — он всего лишь водитель.